названия пока так и не понимаю
главки 3 и 4, кроссовер по ШХ и СС
***
У входа в зал Снейп перекинулся парой слов с профессором МакГонагалл, точнее, они саркастически пожелали друг другу удачи, прекрасно понимая, о чем — точнее, о ком — говорят. Впрочем, после разговора с директором декан Слизерина не сомневался, что новоявленный маг будет распределен именно на его факультет: а куда же еще отправлять человека, согласившегося забрать магию у родного брата? С этими невеселым мыслями Снейп принялся разглядывать первокурсников, пытаясь угадать среди них Холмса-младшего. Он рассеянно скользнул взглядом по ожидающим распределения девочкам — ничего особенного, пара обещают вырасти в удивительных красавиц, но не более того, а вот мальчиков рассматривал более внимательно. Кто-то откровенно боялся, кто-то не менее откровенно дурачился. Решив для себя, что потенциальным Шерлоком Холмсом из всех первокурсников может быть только полный, не очень приятный рыжеватый мальчик, нервно теребящий мантию, Снейп окончательно заскучал, как вдруг увидел первогодку, который моментально захватил все внимание зельевара. Паренек обладал черными кудрями, был неимоверно худ, высок и откровенно скучал. Его не занимали ни потолок залы, ни толпящиеся ученики, ни преподаватели — даже сам процесс распределения, за которым обычно первоклашки наблюдают, раскрыв рты, никоим образом не был интересен этому субъекту. Снейп попытался было дотянуться до мыслей заинтересовавшего его мальчишки, но был настолько беспардонно и презрительно выставлен из чужой головы маленьким нахалом, что уже и думать не мог ни о чем другом, кроме новичка, хотя прекрасно понимал, что распределение уже давно идет, и ему, как декану одного из факультетов, неплохо бы обратить на это внимание. Вдруг МакГонагалл с непередаваемой интонацией произнесла ту самую фамилию: «Холмс, Шерлок». Взгляд Снейпа на мгновение оторвался от черного мальчика и метнулся к рыжему, но последний и не думал отправляться к Шляпе. Снейп пожал плечами и собрался было вернуться к созерцанию кудрявого паренька, как вдруг понял, что объект его пристального внимания уже садится на табурет и надевает Шляпу. Сердце слизеринского декана сначала ушло в пятки, потом взлетело к самому горлу: он теперь и страстно хотел, чтобы Холмс попал на его факультет, и так же сильно этого боялся. МакГонагалл стояла позади табурета с выражением Немезиды. Снейп зажмурился. Дамблдор с усмешкой наблюдал происходящее, а Шляпа все молчала. Наконец она раскрыла рот и — на памяти всех троих преподавателей, посвященных в смысл происходящего, такое было впервые — произнесла тихим и каким-то неуверенным голосом:
- Хаффлпаф.
***
Снейпу категорически не везло. Или везло. Слизеринский декан настолько запутался в происходящем, что искренне не понимал, что является везением или, напротив, невезением, когда речь заходит о новичке Холмсе. Так или иначе, самый первый урок в школе чародейства и волшебства Хогвартсе предстоял факультету Хаффлпаф у Северуса Снейпа. Несложно догадаться, что это было зельеварение. Еще легче было угадать, что преподаватель заранее настроен к своим ученикам с барсучьего факультета предвзято и настороженно, как всегда и обычно. Но никто и никогда не мог бы догадаться, что Гроза Подземелий, Черный Ужас и просто Северус Снейп — нервничает, причем очень сильно. Никто — кроме директора школы Альбуса Дамблдора и лучшего друга Люциуса Малфоя, но именно поэтому накануне первого дня занятий, после наконец-то закончившегося распределения, Северус Снейп, в кои веки отчаянно нуждавшийся в компании, не почтил своим вниманием ни кабинет директора, ни поместье Малфоев. Вместо этого он отправился в Хогсмид, бесцельно побродил там около часа и, окончательно продрогнув, аппарировал в Лондон, в максимально маггловский район, где зашел в первую попавшуюся кофейню, не самую дорогую, но и не простую забегаловку. Именно такую, чтобы там было уместно провести одинокий вечер молодому декану Северусу Снейпу. И — он увидел его от самого входа — служащему аппарата британского правительства Майкрофту Холмсу.
Снейп вздохнул, подошел к столику, устало опустился на стул и вместо приветствия с некоторым недоумением повторил приговор Шляпы:
- Хаффлпаф.
Холмс-старший, продолжая глядеть в окно на дождливый Лондон, кивнул.
- Это, - Снейп старательно подыскивал слова, пытаясь в двух предложениях объяснить многовековую историю Хогвартса и его факультетов, - дом, в котором ценят трудолюбие, верность и честность...
- Не надо, - Майкрофт повернулся от окна и внимательно посмотрел на собеседника. - Я читал «Историю Хогвартса», спасибо. Верность и честность ценят в Гриффиндоре, - взмахом руки он остановил запротестовавшего было Снейпа, - ум и рассудительность в Равенкло, хитрость и амбициозность узурпированы Слизерином. Мне просто казалось, что либо ум, либо амбициозность перевесят полное отсутствие верности и честности. Что ж, выходит, я ошибся.
- Выходит, что так, - прошипел собеседник, все благорасположение которого вдруг как ветром сдуло, - зато Вы прекрасно отзываетесь о родном брате, да еще рассуждаете об одиннадцатилетнем ребенке как об окончательно сформировавшемся беспринципном умнике, желающем славы!
Государственный служащий Холмс устало посмотрел на оратора, сделал глоток кофе и тихо пробормотал:
- Хотелось бы верить, мистер Снейп, что Вы навсегда останетесь верны своему правилу не навешивать взрослых ярлыков на только что поступивших в школу детей.
Снейп нечленораздельно прошипел что-то себе под нос и жестом подозвал официантку.
- Советую изумительный кофе с вишневым ликером, - спокойно произнес Холмс, словно никакой размолвки не было. Его собеседник кивнул официантке, а про себя отметил, что ему есть чему поучиться в смысле выдержки и бесстрастности у этого молодого чиновника.
Несколько минут прошли в молчании, затем принесли заказ, и Снейп подумал, что в гастрономических изысках мистер Холмс разбирается неплохо. Через какое-то время они повторили сначала кофе с ликером, потом только ликер, потом еще и еще ликер, а потом Снейп проснулся от того, что над ним стоял Люциус Малфой собственной персоной и с невозмутимым выражением лица тыкал ему в нос часы, стрелки которых показывали ровно семь часов утра следующего дня.