...будущее не вернуть...
Старая-старая сказка, или Над чем смеешься, Вильям?
(спектакль алексея утеганова "небо падших" в театре сатиры на василеьвском острове)
читать дальшеСтарая-старая сказка, или Над чем смеешься, Вильям?
…А когда вы вернетесь - а будет и так,
Вы усталыми крыльями сдержите такт,
Словно детское честное слово.
И. Караулов
Наши отцы хотели стать космонавтами, а старшие сестры - умными расчетливыми стервами. Не зная, что и тем, и другим дано все равно одно и то же огромное небо.
Те, кто космонавтами не стали, но мечте верны остались, выбирали просто небо - огромное, как в песне, в нем хватит места всем. Даже тем, кто идет следом, наступая на пятки и дыша в затылок: поколение, у которого уже нет такой генеральной (как линия партии) мечты, но есть отдельные представители, с романтически искривленной генетикой. Тем, из кого вырастают писатель Быков, поэт Караулов и режиссер Утеганов.
Утеганов - классик. Он очень точно и правильно воспринимает прошлое, в котором ему не удалось быть ("жить" - слишком условная форма бытия: "Средневековье - моя мысленная повседневность", - писал Эко, кто может сказать, что не живет в том времени, в котором хочет и пребывает в своем сознании?)- а еще лучше то, о котором помнит. Помнит, как и положено человеку творческому, системой символов, которая имеет свои классические общие с чужими системами точки. Но как быть тем, чье общее детство прошло уже на совсем других букварях - и поэтому для них бессмертный стишок-прародитель негритянского рэпа про мальчика Willy, каковым со второго и по пятый класс кормили с избытком в каждой специализированной английской школе, не является той же музыкой сфер, каким слышу его я? Что делать тем, для чьего компьютеризированного сознания призывы, носившиеся в нашем детстве над дворами хлопающими форточками: "Сынок! Учи английский!" - звучат как издевка над буквально очевидным знанием? Для кого эти торжественно-кровавые песни про огромное небо и ученья над городом не наполнены той романтикой, которая заставляла трепетать молодые сердца наших отцов и старших сестер?
Вот и получается, что заветное МГИМО - знакомо, а завещанное МАИ - почти нет. Что восхитительный, но откровенно клоунский Братеев (Михаил Николаев) - хорош, а романтичный Шарманов (Олег Чернов) - занудно-скучен. Что самолетные крылья становятся не исполнением многовековой мечты человечества, а очередным способом заколачивания бабок для домика на Майями. Что "молодой режиссер" Алексей Утеганов оказывается внятнее и, не побоюсь этого слова, мудрее корифея современной отечественной прозы Юрия Полякова.
Чего стоит одно "взращивание" двух полновесных персонажей спектакля Сергея Таратуты (Василий Гузов) и Оленьки (Соня Горелик) из нескольких строчек авторского текста. В повести Полякова Таратута упоминается ровно два раза как бывший райкомовский работник, которого Шарманов после стремительного развала парторганизаций берет к себе заместителем. Всё. Здесь - один из самых живых образов в спектакле, полновесная, полноценная и настоящая судьба, с бурей эмоций: от любви к шармановской секретарше до ненависти к ней же - и обратно. В какой-то момент Таратута напяливает на себя огромные белые крылья с пушистыми перышками - казалось бы, очередная атрибутика для встречи высоких гостей на авиасалоне в Ле Бурже. Ан нет - во всей той свалке, в которую превращается вечер по случаю приезда "любимого помощника президента Оргиевича" (Александр Левит), Таратута единственный из всех остается с человеческим лицом и моралью. Конечно, шармановский зам не идеален и на звание ангела не тянет: и в сауну с потенциальной секретаршей стремится, и к алкоголю более, чем неравнодушен, но, кажется, так и не смог в угоду сиюминутности предать мечты о крыльях. А потому и остается в зрительской памяти именно с ними, незаметно исчезая из устроенного главными героями притона.
Из нескольких строк поляковского текста о студентке Оленьке, проходившей в числе многих претенденток "кастинг" на место шармановской секретарши и попавшейся на глаза старому другу главного героя генералу Аристову, Утеганов вылепил удивительную историю любви. Даже первое появление Оленьки максимально "очеловечено", ей очевидно придумана легенда (не обошлось без биографических подробностей из жизни самого режиссера: "Оленька, Вы откуда?" - "Из Мариуполя"), она так же ценна, как сам Аристов, как Братеев, как Таратута. Девушка успешно учится на наших глазах, пишет курсовую работу, рассказывает о том, что ей снилось, делится с Шармановым и его секретаршей своей любовью к Аристову, возится с ним, как с малым ребенком - и цепенеет, когда об их романе становится известно жене генерала Галине Дорофеевне. Перед нами не "скрепка" для сюжета, а срез жизни настоящего, живого человека (впрочем, все восторги следует отнести к режиссерскому решению персонажа, а вовсе не манере исполнения).
И вот тут наступает время отойти от режиссеры и перейти к актерским работам.
С приходом в театр на Васильевском острове Михаила Николаева, в нем опять появилась хорошая, добротная сатира. Да, пусть зачастую она состоит из одних и тех же приемов, мазков и "примочек", но раз от разу она настоящая: "живая и светится". Братеев - не исключение. Сам автор, после просмотра заявил, что не мог даже представить, что его пресного номенклатурщика можно сыграть столь обаятельно, смешно и живо. Тем более, что в тексте это, скорее, злодейская маска "друга народа", чем персонаж из плоти и крови. Он слишком ужасен - и, одновременно, слишком "осколочно" выписан, чтобы иметь какие-то черты характера, сходить со страниц повести живым человеком. Автор сценической версии, режиссер и актер наделили этот образ совершенно человеческой судьбой: Братеев-Николаев панически боится увольнения со своего теплого насиженного места (сцена "кормления" Оргиевича), использует любую возможность показать власть (чего стоят один салон в Ле Бурже, да передача денег "за Катьку"), теряется, попадая в анекдотическую ситуацию - действительно живет своей собственной жизнью. Этот персонаж вызывает куда больше симпатии, чем мятущийся - и действительно пресный - главный герой. Шарманов-Чернов, который не остается в памяти как личность, образ - скорее, сюжетная сцепка, повествовательная канва, человек, без которого ничего бы не случилось. Он слишком обыденно мечтает о крыльях и не замечает, что они совершенно недвусмысленно появляются у Таратуты. Образцово-показательно дружит по-мужски, слишком активно (не страстно, не пылко, не азартно, а именно активно, по-пионерски) любит. Вот и получается, что самая живая его фраза: "Ну почему ты такая стерва, Катька?!". И невольно думаешь: а что еще делать с тобой рядом, если драйв живет в крови и необходим, как воздух? Вот и приходится получать адреналин всеми доступными способами, что с успехом и делает Катерина. Катерина Валерьевна. Катя. Леди Макбет небесного уезда падших.
Катерина (Елена Мартыненко) ничего не делает слишком. Все - в меру, но это - воистину мера всех вещей. Катерина - мастер своего дела и профессионал. Она не та схематически-условная ведьма-стерва, которая выписана в повести по всем законам жанра, представляющего умную красивую женщину как расчетливую лживую сучку. Тут - настоящий человек из плоти и крови, пусть даже стержень и основу существования этого самого человека составляет ненависть ко всему живому. Ненависть эта очень убедительна, тем более что и прорывается она ровно один раз, почти в финале, не становясь ни для кого объектом пристального внимания и изучения, а просто обволакивая всех, попадающихся на жизненном пути, растворяясь в жизни, искусно выдавая себя за любовь, страсть, дружбу, привязанность. Именно она позволяет Катерине ежесекундно играть - и всегда выигрывать. Даже самую последнюю схватку, с любовью, Шармановым, смертью и небом одновременно, она выиграла - потому что издавна известно, что любовь: игра, в которой выигравшему достается смерть - а Катерина не привыкла проигрывать. Но - парадокс: в противовес торжествующе-ненавидящему затяжному прыжку в повести, спектакль оставляет легкое чувство недоговоренности и, потому, очарованности. Во-первых, из раза в раз меняется погибающий - чем совершенно не нарушается общая канва повествования, да и настроение финала тоже. Во-вторых, вымпел победы тоже становится переходящим, доставаясь то выжившему, то ушедшему, а то и подавно никому. В-третьих, как бы сам режиссер не спорил с этим, главным все равно остается одно: огромное небо. Одно на двоих. Где и зарождается та любовь, которая потом, вдруг, спускается на землю.
И то, что из унылой и посредственной повести о сексе и вранье Утеганов сделал совершенно безумную историю о любви и смерти, лишний раз говорит о том, что любовь в этом мире есть. Главное - уметь ее видеть. Даже там, где она, казалось бы, давно умерла.
и не надо стучать меня по голове. я - так вижу.
кажется, этот текст, с небольшими изменениями, вышел в последнем номере "просцениума"
а вот тут можно увидеть фотоотчет на тему "круглый стол: как состояться молодому режиссеру":
noliya.livejournal.com/1408565.html?nc=17
(спектакль алексея утеганова "небо падших" в театре сатиры на василеьвском острове)
читать дальшеСтарая-старая сказка, или Над чем смеешься, Вильям?
…А когда вы вернетесь - а будет и так,
Вы усталыми крыльями сдержите такт,
Словно детское честное слово.
И. Караулов
Наши отцы хотели стать космонавтами, а старшие сестры - умными расчетливыми стервами. Не зная, что и тем, и другим дано все равно одно и то же огромное небо.
Те, кто космонавтами не стали, но мечте верны остались, выбирали просто небо - огромное, как в песне, в нем хватит места всем. Даже тем, кто идет следом, наступая на пятки и дыша в затылок: поколение, у которого уже нет такой генеральной (как линия партии) мечты, но есть отдельные представители, с романтически искривленной генетикой. Тем, из кого вырастают писатель Быков, поэт Караулов и режиссер Утеганов.
Утеганов - классик. Он очень точно и правильно воспринимает прошлое, в котором ему не удалось быть ("жить" - слишком условная форма бытия: "Средневековье - моя мысленная повседневность", - писал Эко, кто может сказать, что не живет в том времени, в котором хочет и пребывает в своем сознании?)- а еще лучше то, о котором помнит. Помнит, как и положено человеку творческому, системой символов, которая имеет свои классические общие с чужими системами точки. Но как быть тем, чье общее детство прошло уже на совсем других букварях - и поэтому для них бессмертный стишок-прародитель негритянского рэпа про мальчика Willy, каковым со второго и по пятый класс кормили с избытком в каждой специализированной английской школе, не является той же музыкой сфер, каким слышу его я? Что делать тем, для чьего компьютеризированного сознания призывы, носившиеся в нашем детстве над дворами хлопающими форточками: "Сынок! Учи английский!" - звучат как издевка над буквально очевидным знанием? Для кого эти торжественно-кровавые песни про огромное небо и ученья над городом не наполнены той романтикой, которая заставляла трепетать молодые сердца наших отцов и старших сестер?
Вот и получается, что заветное МГИМО - знакомо, а завещанное МАИ - почти нет. Что восхитительный, но откровенно клоунский Братеев (Михаил Николаев) - хорош, а романтичный Шарманов (Олег Чернов) - занудно-скучен. Что самолетные крылья становятся не исполнением многовековой мечты человечества, а очередным способом заколачивания бабок для домика на Майями. Что "молодой режиссер" Алексей Утеганов оказывается внятнее и, не побоюсь этого слова, мудрее корифея современной отечественной прозы Юрия Полякова.
Чего стоит одно "взращивание" двух полновесных персонажей спектакля Сергея Таратуты (Василий Гузов) и Оленьки (Соня Горелик) из нескольких строчек авторского текста. В повести Полякова Таратута упоминается ровно два раза как бывший райкомовский работник, которого Шарманов после стремительного развала парторганизаций берет к себе заместителем. Всё. Здесь - один из самых живых образов в спектакле, полновесная, полноценная и настоящая судьба, с бурей эмоций: от любви к шармановской секретарше до ненависти к ней же - и обратно. В какой-то момент Таратута напяливает на себя огромные белые крылья с пушистыми перышками - казалось бы, очередная атрибутика для встречи высоких гостей на авиасалоне в Ле Бурже. Ан нет - во всей той свалке, в которую превращается вечер по случаю приезда "любимого помощника президента Оргиевича" (Александр Левит), Таратута единственный из всех остается с человеческим лицом и моралью. Конечно, шармановский зам не идеален и на звание ангела не тянет: и в сауну с потенциальной секретаршей стремится, и к алкоголю более, чем неравнодушен, но, кажется, так и не смог в угоду сиюминутности предать мечты о крыльях. А потому и остается в зрительской памяти именно с ними, незаметно исчезая из устроенного главными героями притона.
Из нескольких строк поляковского текста о студентке Оленьке, проходившей в числе многих претенденток "кастинг" на место шармановской секретарши и попавшейся на глаза старому другу главного героя генералу Аристову, Утеганов вылепил удивительную историю любви. Даже первое появление Оленьки максимально "очеловечено", ей очевидно придумана легенда (не обошлось без биографических подробностей из жизни самого режиссера: "Оленька, Вы откуда?" - "Из Мариуполя"), она так же ценна, как сам Аристов, как Братеев, как Таратута. Девушка успешно учится на наших глазах, пишет курсовую работу, рассказывает о том, что ей снилось, делится с Шармановым и его секретаршей своей любовью к Аристову, возится с ним, как с малым ребенком - и цепенеет, когда об их романе становится известно жене генерала Галине Дорофеевне. Перед нами не "скрепка" для сюжета, а срез жизни настоящего, живого человека (впрочем, все восторги следует отнести к режиссерскому решению персонажа, а вовсе не манере исполнения).
И вот тут наступает время отойти от режиссеры и перейти к актерским работам.
С приходом в театр на Васильевском острове Михаила Николаева, в нем опять появилась хорошая, добротная сатира. Да, пусть зачастую она состоит из одних и тех же приемов, мазков и "примочек", но раз от разу она настоящая: "живая и светится". Братеев - не исключение. Сам автор, после просмотра заявил, что не мог даже представить, что его пресного номенклатурщика можно сыграть столь обаятельно, смешно и живо. Тем более, что в тексте это, скорее, злодейская маска "друга народа", чем персонаж из плоти и крови. Он слишком ужасен - и, одновременно, слишком "осколочно" выписан, чтобы иметь какие-то черты характера, сходить со страниц повести живым человеком. Автор сценической версии, режиссер и актер наделили этот образ совершенно человеческой судьбой: Братеев-Николаев панически боится увольнения со своего теплого насиженного места (сцена "кормления" Оргиевича), использует любую возможность показать власть (чего стоят один салон в Ле Бурже, да передача денег "за Катьку"), теряется, попадая в анекдотическую ситуацию - действительно живет своей собственной жизнью. Этот персонаж вызывает куда больше симпатии, чем мятущийся - и действительно пресный - главный герой. Шарманов-Чернов, который не остается в памяти как личность, образ - скорее, сюжетная сцепка, повествовательная канва, человек, без которого ничего бы не случилось. Он слишком обыденно мечтает о крыльях и не замечает, что они совершенно недвусмысленно появляются у Таратуты. Образцово-показательно дружит по-мужски, слишком активно (не страстно, не пылко, не азартно, а именно активно, по-пионерски) любит. Вот и получается, что самая живая его фраза: "Ну почему ты такая стерва, Катька?!". И невольно думаешь: а что еще делать с тобой рядом, если драйв живет в крови и необходим, как воздух? Вот и приходится получать адреналин всеми доступными способами, что с успехом и делает Катерина. Катерина Валерьевна. Катя. Леди Макбет небесного уезда падших.
Катерина (Елена Мартыненко) ничего не делает слишком. Все - в меру, но это - воистину мера всех вещей. Катерина - мастер своего дела и профессионал. Она не та схематически-условная ведьма-стерва, которая выписана в повести по всем законам жанра, представляющего умную красивую женщину как расчетливую лживую сучку. Тут - настоящий человек из плоти и крови, пусть даже стержень и основу существования этого самого человека составляет ненависть ко всему живому. Ненависть эта очень убедительна, тем более что и прорывается она ровно один раз, почти в финале, не становясь ни для кого объектом пристального внимания и изучения, а просто обволакивая всех, попадающихся на жизненном пути, растворяясь в жизни, искусно выдавая себя за любовь, страсть, дружбу, привязанность. Именно она позволяет Катерине ежесекундно играть - и всегда выигрывать. Даже самую последнюю схватку, с любовью, Шармановым, смертью и небом одновременно, она выиграла - потому что издавна известно, что любовь: игра, в которой выигравшему достается смерть - а Катерина не привыкла проигрывать. Но - парадокс: в противовес торжествующе-ненавидящему затяжному прыжку в повести, спектакль оставляет легкое чувство недоговоренности и, потому, очарованности. Во-первых, из раза в раз меняется погибающий - чем совершенно не нарушается общая канва повествования, да и настроение финала тоже. Во-вторых, вымпел победы тоже становится переходящим, доставаясь то выжившему, то ушедшему, а то и подавно никому. В-третьих, как бы сам режиссер не спорил с этим, главным все равно остается одно: огромное небо. Одно на двоих. Где и зарождается та любовь, которая потом, вдруг, спускается на землю.
И то, что из унылой и посредственной повести о сексе и вранье Утеганов сделал совершенно безумную историю о любви и смерти, лишний раз говорит о том, что любовь в этом мире есть. Главное - уметь ее видеть. Даже там, где она, казалось бы, давно умерла.
и не надо стучать меня по голове. я - так вижу.
кажется, этот текст, с небольшими изменениями, вышел в последнем номере "просцениума"
а вот тут можно увидеть фотоотчет на тему "круглый стол: как состояться молодому режиссеру":
noliya.livejournal.com/1408565.html?nc=17